я обнимаю его, как уже обнимала не раз, с ним так удобно спать, обниматься, в его выемку плеча вмещается моя щека, так тепло, я обнимаю его и впиваюсь пальцами судорожно в его шершавую острую на ощупь кожу, прилипаю плоть к плоти, крепко крепко, вплетаю ноги в ноги, руки держат цепко, губы к шее, дышу горячо, делаю его шею влажной, он обнимает меня взаимно.
а я в траве, я нежная, тонкая и чуткая, хочу прикосновений, легких, почти невесомых, как ветер после грозы. а он знает, конечно, он все знает. я ведь еще и дышу, да, горячо и влажно, как тут не знать. он гладит меня по волосам, и тут все сразу из западни на меня набрасывается: трава; застарелая и наново вскрытая любовь; его запах острый и никакой, опять сводящий меня вниз; кожа его под моими пальцами сухим ломким крошащимся пергаментом; мое преданное тело, предающее меня вопреки снам и приметам, снова все сплошь эрогенная зона.
я дышу нервно и, чем дальше, тем все нервее и нервее, цепляюсь еще и еще, как выпиваю пальцами его сок, а он гладит меня по волосам, успокаивая. а моя кожа разрядами тока отвечает на каждое его едва заметное прикосновение, тень прикосновения, я дышу еще чаще, горячее, сохнут губы, я облизываю их, пытаясь одновременно, как будто это будет не так ужасно, коснуться языком его горла, меня накрывает от травы и его запаха.
- ты меня так успокаиваешь, да? – наконец спрашиваю я.
- да, а что?
- я от этого не успокаиваюсь, – снова облизываю губы, удается коснуться кончиком языка ямочки ключицы.
пауза. молчание. пара секунд тишины. он, похоже, думает о чем-то, возможно, о том самом. тишина не прерывается даже движениями рук. проходит еще долгих несколько секунд, и его рука снова взлетает надо мной птицей. и снова гладит мои волосы.
я затаиваю дыхание, на глазах моих яд и слезы, но он гладит меня по волосам, но тут уже все яснее ясного, тут все без слов. и я дышу еще быстрее, еще сильнее вжимаюсь в его тело своим, мы вплетены друг в друга водорослями, сиамскими близнецами, двухголовой змеей. его ладони скользят по моей коже, мои – застревают на его. одна его рука спускается ниже, под одеяло, тревожит мои ребра, натягивает меня звенящей струной, замыкает мои электрические цепи в кольцо. и я уже ничего не скрываю, меня давно уже отпустило, на самом деле, я курила меньше, чем в прошлый раз, и сознание отчетливо и беспощадно обнажает все, что тут сейчас творится, под ночным одеялом, под пальцами энди-панды, под моей тонкой нервной кожей. я знаю, что я делаю. и не могу (не хочу?) остановиться. его запах и длинные пальцы, изгибающиеся под немыслимыми углами, снова сводят меня с ума.
он не пропускает ни одного квадратного сантиметра моей кожи. исследует, оставляет горящие метки и пробы. его левая рука спускается в мои тайные пещеры, в пропасть, увлекая меня туда же за собой. а я? я совсем уже теряюсь и растворяюсь в таких давно знакомых, таких памятных, таких утерянных и вновь найденных ощущениях. когда его пальцы проникают в меня, перед этим изведя и низведя до помешательства, до исступления, когда я уже не думаю ни о чем, кроме, в голове что-то взрывается и ослепляет меня миллиардами искр. я бессознательно тяну руки вниз, нащупываю его уже вставший член, но не успеваю ничего сделать – он отстраняется, оставляя свои руки все там же, во мне.
- м-м. – отрицательно качает головой. я не вижу, но угадываю движение и послушно глажу пальцами его живот, ограниченная плотным краем плавок. и проходит еще очень много времени, прежде чем я говорю ему в ухо:
- почему?
он, и я не удивлена этим, тут же понимает, о чем это я.
- я потом.. ну то есть.. ты не думай, что это не.. это то, но.. просто я после этого.. я не смогу...
- я поняла, – киваю и целую его в плечо. и обнимаю крепче. и прижимаюсь плотнее.
он кивает несколько коротких благодарных за понимание раз, этих движений я не вижу, но чувствую. и сильно сдавливает меня в прессе своих горячих рук.
его пальцы во мне, на мне и вне меня, он почти полностью мой, я не хочу думать о том, что он даже сейчас разделен пополам, беру то, что дают, с радостью и слезами благодарности судьбе на глазах.
какое-то время спустя, он обнимает меня, встраиваясь своими выступами в мои впадины и наоборот, и спрашивает:
- ты не обижаешься на меня?
- нет, что ты.
- правда?
- конечно.
потом снова проходят века и тысячелетия без слов, заполненные одним оргазмом за другим.
- а ты на меня? не обижаешься? – спрашиваю я.
- за что?
- ну мало ли, есть за что.
- нет, не обижаюсь. – я слышу как он улыбается в темноте. его руки прижимают меня так сильно, что я вот-вот сольюсь с ним в одно тело на двоих.
и потом снова – оргазм за оргазмом, его невероятные, волшебные пальцы, которые делают так, что я схожу с ума, в самом прямом смысле, меня трясет от них так, что я боюсь помешаться от этой силы и счастья.
потом наступает время, когда мы курим на кухне и он рассказывает, как пытался в красноярске заснуть под аккомпанемент двухчасового постороннего секса.
потом – время, когда мы просто и бессмысленно трогаем друг друга и невесомо целуем в губы.
потом – время, когда он гладит мою ступню, я дергаю ею и смущенно говорю "щекотно", а он прижимает ладонью плашмя и говорит "все-все, больше не буду".
потом – время, когда мы лежим друг на друге, рядом друг с другом и молчим.
потом – время, когда я делаю хорошо ему, пусть он и не может себе позволить большего, я даю ему меньшее из того, что позволено. я целую его тело так же, как он целовал мое, сантиметр за сантиметром, не пропуская ни одного, но строго до тонкой тряпичной линии внизу, она для меня непреодолимей великой китайской стены, крепостного рва, метровых толщ льда в антарктике. но ему хорошо, я знаю это, потому что его пальцы впиваются в мои плечи, в простыни, потому что он выгибается всем телом и дрожит, и стонет, и почти рывком отстраняет меня от себя, из последних сил удерживаясь, чтобы не разрушить великую китайскую стену между нами. поэтому он бросает меня на обе лопатки, нависает надо мной и покоряет меня, и делает меня лучше.
потом наступает время, когда я косноязычно объясняю ему, что он хороший, что все хорошо, что он очень важен и нужен, что он – это он, что я не могу на него обижаться, что ему можно все. он, наверное, до конца все так и не понял из моего потока заикания и междометий, но обнял так крепко, как только возможно.
я плакала.
и прокусила себе изнутри губу.
а я в траве, я нежная, тонкая и чуткая, хочу прикосновений, легких, почти невесомых, как ветер после грозы. а он знает, конечно, он все знает. я ведь еще и дышу, да, горячо и влажно, как тут не знать. он гладит меня по волосам, и тут все сразу из западни на меня набрасывается: трава; застарелая и наново вскрытая любовь; его запах острый и никакой, опять сводящий меня вниз; кожа его под моими пальцами сухим ломким крошащимся пергаментом; мое преданное тело, предающее меня вопреки снам и приметам, снова все сплошь эрогенная зона.
я дышу нервно и, чем дальше, тем все нервее и нервее, цепляюсь еще и еще, как выпиваю пальцами его сок, а он гладит меня по волосам, успокаивая. а моя кожа разрядами тока отвечает на каждое его едва заметное прикосновение, тень прикосновения, я дышу еще чаще, горячее, сохнут губы, я облизываю их, пытаясь одновременно, как будто это будет не так ужасно, коснуться языком его горла, меня накрывает от травы и его запаха.
- ты меня так успокаиваешь, да? – наконец спрашиваю я.
- да, а что?
- я от этого не успокаиваюсь, – снова облизываю губы, удается коснуться кончиком языка ямочки ключицы.
пауза. молчание. пара секунд тишины. он, похоже, думает о чем-то, возможно, о том самом. тишина не прерывается даже движениями рук. проходит еще долгих несколько секунд, и его рука снова взлетает надо мной птицей. и снова гладит мои волосы.
я затаиваю дыхание, на глазах моих яд и слезы, но он гладит меня по волосам, но тут уже все яснее ясного, тут все без слов. и я дышу еще быстрее, еще сильнее вжимаюсь в его тело своим, мы вплетены друг в друга водорослями, сиамскими близнецами, двухголовой змеей. его ладони скользят по моей коже, мои – застревают на его. одна его рука спускается ниже, под одеяло, тревожит мои ребра, натягивает меня звенящей струной, замыкает мои электрические цепи в кольцо. и я уже ничего не скрываю, меня давно уже отпустило, на самом деле, я курила меньше, чем в прошлый раз, и сознание отчетливо и беспощадно обнажает все, что тут сейчас творится, под ночным одеялом, под пальцами энди-панды, под моей тонкой нервной кожей. я знаю, что я делаю. и не могу (не хочу?) остановиться. его запах и длинные пальцы, изгибающиеся под немыслимыми углами, снова сводят меня с ума.
он не пропускает ни одного квадратного сантиметра моей кожи. исследует, оставляет горящие метки и пробы. его левая рука спускается в мои тайные пещеры, в пропасть, увлекая меня туда же за собой. а я? я совсем уже теряюсь и растворяюсь в таких давно знакомых, таких памятных, таких утерянных и вновь найденных ощущениях. когда его пальцы проникают в меня, перед этим изведя и низведя до помешательства, до исступления, когда я уже не думаю ни о чем, кроме, в голове что-то взрывается и ослепляет меня миллиардами искр. я бессознательно тяну руки вниз, нащупываю его уже вставший член, но не успеваю ничего сделать – он отстраняется, оставляя свои руки все там же, во мне.
- м-м. – отрицательно качает головой. я не вижу, но угадываю движение и послушно глажу пальцами его живот, ограниченная плотным краем плавок. и проходит еще очень много времени, прежде чем я говорю ему в ухо:
- почему?
он, и я не удивлена этим, тут же понимает, о чем это я.
- я потом.. ну то есть.. ты не думай, что это не.. это то, но.. просто я после этого.. я не смогу...
- я поняла, – киваю и целую его в плечо. и обнимаю крепче. и прижимаюсь плотнее.
он кивает несколько коротких благодарных за понимание раз, этих движений я не вижу, но чувствую. и сильно сдавливает меня в прессе своих горячих рук.
его пальцы во мне, на мне и вне меня, он почти полностью мой, я не хочу думать о том, что он даже сейчас разделен пополам, беру то, что дают, с радостью и слезами благодарности судьбе на глазах.
какое-то время спустя, он обнимает меня, встраиваясь своими выступами в мои впадины и наоборот, и спрашивает:
- ты не обижаешься на меня?
- нет, что ты.
- правда?
- конечно.
потом снова проходят века и тысячелетия без слов, заполненные одним оргазмом за другим.
- а ты на меня? не обижаешься? – спрашиваю я.
- за что?
- ну мало ли, есть за что.
- нет, не обижаюсь. – я слышу как он улыбается в темноте. его руки прижимают меня так сильно, что я вот-вот сольюсь с ним в одно тело на двоих.
и потом снова – оргазм за оргазмом, его невероятные, волшебные пальцы, которые делают так, что я схожу с ума, в самом прямом смысле, меня трясет от них так, что я боюсь помешаться от этой силы и счастья.
потом наступает время, когда мы курим на кухне и он рассказывает, как пытался в красноярске заснуть под аккомпанемент двухчасового постороннего секса.
потом – время, когда мы просто и бессмысленно трогаем друг друга и невесомо целуем в губы.
потом – время, когда он гладит мою ступню, я дергаю ею и смущенно говорю "щекотно", а он прижимает ладонью плашмя и говорит "все-все, больше не буду".
потом – время, когда мы лежим друг на друге, рядом друг с другом и молчим.
потом – время, когда я делаю хорошо ему, пусть он и не может себе позволить большего, я даю ему меньшее из того, что позволено. я целую его тело так же, как он целовал мое, сантиметр за сантиметром, не пропуская ни одного, но строго до тонкой тряпичной линии внизу, она для меня непреодолимей великой китайской стены, крепостного рва, метровых толщ льда в антарктике. но ему хорошо, я знаю это, потому что его пальцы впиваются в мои плечи, в простыни, потому что он выгибается всем телом и дрожит, и стонет, и почти рывком отстраняет меня от себя, из последних сил удерживаясь, чтобы не разрушить великую китайскую стену между нами. поэтому он бросает меня на обе лопатки, нависает надо мной и покоряет меня, и делает меня лучше.
потом наступает время, когда я косноязычно объясняю ему, что он хороший, что все хорошо, что он очень важен и нужен, что он – это он, что я не могу на него обижаться, что ему можно все. он, наверное, до конца все так и не понял из моего потока заикания и междометий, но обнял так крепко, как только возможно.
я плакала.
и прокусила себе изнутри губу.
